Сергей шаргунов дача жанна драка с дураками анализ
«Олимпиада — удивительная возможность познакомиться с живой литературой!» С помощью члена Центральной предметно-методической комиссии Всероссийской олимпиады по литературе Антона Алексеевича Скулачева разбираемся в устройстве олимпиадных заданий.
Как Вы думаете, детям полезно участвовать в олимпиадах по литературе?
Сейчас мы с коллегами много времени проводим в образовательном центре «Сириус», где тренируются олимпиадники, и мы видим, что для многих детей участие в олимпиадах — глоток воздуха. Они наконец-то рядом с людьми, с которыми они одинаково дышат, которые при именах “Ольга Седакова” или “Борис Рыжий” не делают круглых глаз. У многих провинциальных школьников вообще нет такой возможности — пообщаться с учителем в неформальной обстановке, обсудить интересующие их темы. На олимпиаде эта возможность появляется — можно поговорить со сверстниками или членами жюри.
А зачем олимпиада ребенку, вокруг которого и дома есть такая культурная среда?
Олимпиада — это шанс сделать то, чего ты никогда не делал раньше. У нас было задание, где мы собрали персонажей, которые имели фамилии, связанные с едой: Яичница, Земляника. Оказывается, литература — это еще и про яичницу и землянику! Или творческое задание — создать инструкцию для начинающего писателя. Такая работа позволяет детям понять: заниматься литературой можно по-разному, не только так, как это принято в школе.
Олимпиада расширяет детский круг чтения?
У нас при подготовки олимпиады есть один важный принцип: на региональном и заключительном этапах мы всегда даем текст автора, с которым с вероятностью девяносто девять процентов никто не знаком. Давали произведение Андрея Степанова, петербургского филолога, который пишет замечательные рассказы. Давали текст прозаика середины XX в. Рида Грачева. Так мы открываем школьникам новые имена, показываем, что литература — это бесконечное поле, в котором всегда можно найти для себя что-то интересное, поле, которое совершенно не ограничивается программными авторами.
В олимпиаде бывают задания по современной литературе?
Да, очень часто. Обычно мы выбираем современные тексты, содержащие отсылки к XIX, XVIII векам. Так проверяется знание школьной программы, но на новом, необычном и неожиданном материале. Так детям становится видно, что литература — живой процесс. На заключительный этап мы несколько раз приглашали самих современных авторов. Например, несколько лет назад приезжал Александр Семёнович Кушнер и читал свои стихи. По-моему, это удивительная возможность для детей — познакомиться с живой литературой, которая не остановилась и не лежит в гробу, а ходит с нами по одной земле, к которой можно протянуть руку. Поэт, у которого можно взять электронную почту и начать с ним переписываться.
Олимпиада по литературе существует давно. Как она изменилась в последние годы?
Олимпиада была сильно переформатирована шесть лет назад. Тогда ею стала заниматься совсем новая команда учителей во главе с Сергеем Владимировичем Волковым, с участием Евгении Семеновны Абелюк, Игоря Николаевича Сухих, Татьяны Геннадьевны Кучиной и других известных филологов и учителей. Старая система была ужасно закрытой. Когда я школьником принимал участие в олимпиаде, и речи не шло о том, чтобы увидеть свою работу с пометкой члена жюри. Первым, что ввела новая команда, был публичный просмотр работ и апелляции.
Задания тоже стали другими?
Все-таки преемственность существует. Неизменным заданием остается анализ текста. Это базовый филологический навык, без него работа над олимпиадой просто невозможна. Но и анализ немного трансформировался. Неслучайно мы в формулировке заданий говорим, что требуется “целостный” анализ текста, а не “комплексный”. Такой анализ требует умения выстроить целостную интерпретацию. Может быть, про что-то можно забыть, что-то можно не сказать, но нужно сконструировать свое собственное понимание текста.
В последние годы мы несколько изменили формат аналитического задания, потому что региональный этап олимпиады стал длиться только один день. Вообще, нам важно ежегодно что-то немножко менять, чтобы у школьников не было «пробуксовки», чтобы не оказывалось, что мы натаскиваем участников на однотипные задачи. Поэтому в анализе мы иногда меняем ракурс — например, предлагаем брать за основу какой-то один уровень текста.
Какие “уровни текста” анализируют школьники?
В этом году одиннадцатиклассникам было предложено произведение Нины Берберовой «Рассказ не о любви». Школьникам нужно было ответить на вопрос о роли названия и финала в этом произведении. То есть незачем говорить обо всём вместе, можно увидеть один из элементов организации текста и использовать его как ключ к пониманию целого.
В прошлом году мы давали рассказ Сергея Шаргунова «Дача, Жанна и драка с дураками» и спрашивали о роли культурных аллюзий и цитат. Весь рассказ построен на диалоге с Толстым. Герой летом читает роман Толстого, и получается, что хронотоп и художественный мир Толстого соединяются с дачным пространством и с ощущением августа. Одновременно они связываются с атмосферой переходной эпохи, потому что время действия рассказа — начало девяностых годов.
В олимпиаде есть творческое задание. Зачем оно нужно?
Это задание разрабатывается в идеологии, называемой у нас “прикладной филологией”. Мысль в том, что немногие выпускники филологического факультета становятся учёными и пишут академические труды. А что важно уметь любому будущему филологу? Написать о художественном тексте так, чтобы это было понятно для широкой аудитории, подать материал в какой-то неожиданной форме, выстроить текст в определённом жанре, применив свои историко-литературные и теоретические знания в необычный ситуации. Мы видим огромное количество образцов в современном медиапространстве – проекты «Горький», «Полка», «Арзамас».
Выпускник может работать в издательстве, и тогда его задача — соединять разные тексты в сборник, делать его композицию простой, но в то же время глубокой и содержательной. В одной из олимпиад было задание на дополнение сборника стихотворений, посвящённых Пушкину в одном классе и Ахматовой — в другом. В перечне стихотворений были произведения Бориса Пастернака, Марины Цветаевой, Александра Блока, Марины Бородицкой. Нужно было дополнить список другими стихотворениями, выстроить композицию сборника, написать предисловие.
На олимпиаде ребенок может попробовать себя в роли популяризатора литературы или издателя. А еще?
Роли «прикладных» филологов, на самом деле, очень широки. Например, они могут быть редакторами, которые исправляют ошибки. У нас было задание, где в статье про стихотворение Александра Блока «Незнакомка» нужно было найти и исправлять ошибки самого разного толка: стилистические, фактические и речевые.
Иногда филолог должен уметь выступать в роли консультанта для телевидения и радио. В прошлом году на заключительном этапе олимпиады мы дали задание составить сценарий для проекта литературной телепередачи. Мы показали детям образец — передачу “Живое слово” телеканала “Культура”. Нужно было предложить свою просветительскую передачу для детей о литературе, полностью продумав проект: каких гостей позвать, какие рубрики включить.
А умение вести исследование? Оно помогает?
Конечно! Творческое задание позволяет продемонстрировать академические навыки. Два года назад на заключительном этапе было дано несколько слайдов — их нужно было дополнить и выстроить в логической последовательности. Ребенок должен был проделать работу, которой часто занимается взрослый ученый: превратить научную статью в презентацию.
Олимпиада — это только письменная работа?
На заключительном этапе существует устный тур. Его ввели, потому что дети массово начали говорить о нехватке живого человеческого разговора о литературе. Устный тур, хотя он остается соревнованием, даёт ребенку возможность выплеснуть накопившуюся внутри энергию, пообщаться с членами жюри. По отзывам участников, этот тур для них всегда самый любимый.
Какие задания вы даёте на устном туре?
Каждый год разные. Первые годы было много высказываний на социально значимые темы: нужно ли менять программу по литературе? без каких книг человек не может стать человеком? имеем ли мы право переводить художественный текст? В прошлом году школьникам предложили поработать с рисунками и фотографиями: их надо было поместить в литературный контекст, рассказать, к каким произведениям они могут иметь отношение. В основном это были метафорические изображения с людьми. Например, такая картинка: все люди одного роста, а один человек выше, и его срезает газонокосилка. Здесь мы ждали разговора об антиутопии, о массовой культуре, о двадцатом веке. В то же время мы всегда готовы принять оригинальный (но обоснованный!) ход, который придумал участник олимпиады, а составители заданий заранее не предполагали
Интересно, как можно объективно оценить такие работы?
С одной стороны, кажется, что проверяющим проще, когда есть жесткие условия написания работы, как в ЕГЭ. То есть когда работа соответствует критериям буквально по строчкам. Но, с другой стороны, в такой ситуации оказывается, что мы даем оценку не самой работе, а исключительно формальным вещам. Критерии оценки аналитического олимпиадного задания хорошо сформулировал Игорь Николаевич Сухих: мы оцениваем умение понять текст как сложный смысл и умение раскрыть этот смысл через конкретные наблюдения в лабиринте сцеплений. Оказывается, что при своей размытости и разноплановости этот критерий является очень удачным и удобным, хотя и требует согласованности и договоренности между проверяющими. На деле подобные критерии работают лучше, чем формализованные, потому что они дают возможность оценить самостоятельную мысль ученика.
В образовательном центре “Сириус” есть литературно-олимпиадная смена. Как она проходит?
Смена проходит в течение десяти дней в начале ноября. На смену приглашают по два человека от региона, при этом мы стараемся брать не призеров и победителей заключительного этапа, а тех, кто чуть-чуть до него не дошёл, кого надо чуть-чуть подтянуть. C детьми работают специалисты со всей страны. Главное, что мы делаем — анализируем текст с разных ракурсов. У детей есть возможность написать пробный аналитический тур и получить рецензию на свою работу от учителя. Кроме того, мы стараемся давать самые неожиданные варианты заданий. В этом году мы придумали проектный семинар, где школьники делали рекламу на основе литературных произведений. Одна команда разработала рекламу ресторана на основе романа «Евгений Онегин». За полтора часа дети создали сайт ресторана с меню, фотографиями и рисунками — всё на основе текста. Это было действительно здорово. В таких заданиях как раз и проявляется умение связать литературу и другие навыки, иногда совершенно неожиданные.
Как ребенку подготовиться к олимпиаде?
Нас очень часто спрашивают: как вы в школе готовите детей к олимпиадам? Ответ: никак. Мы со второго класса учим детей. Для тех, кто заинтересован, есть дополнительный час литературы — практикум. Самое главное — не какие-то специальные навыки, а эрудиция, погруженность, начитанность. Как на это натаскать? Представляю себе репетитора, который заставляет ребенка читать книги. На мой взгляд, это смешно.
Значит, репетиторы олимпиадникам не нужны?
По моему опыту общения с детьми и их подготовки, работа учеников с репетиторами не помогает. Когда мне задают вопрос, как готовиться к олимпиаде, я говорю одно: читаем книги вне школьной программы, следим за современной литературой, читаем книги зарубежных авторов, ходим в театры, ходим в кино и на выставки, смотрим сайты “Арзамас”, “Постнаука”, “Магистерия”. Таким образом мы погружаемся в культурное поле. Я часто замечаю, что работы «натасканных» детей невыносимо скучны. В них есть все нужные цитаты из произведений М.М. Бахтина, М.Л. Гаспарова и Ю.М. Лотмана, но в них не хватает живого взгляда на текст, нет способности стать посредником между литературным произведением и читателем. На мой взгляд, гораздо выигрышнее работа, начинающаяся с искреннего читательского удивления.
Тем не менее, подготовка к олимпиаде сейчас превращается в бизнес.
Да, и это ужасно. Олимпиада — единственная возможность уйти от ЕГЭ. Я рад, что мои выпускники написали ЕГЭ по литературе очень хорошо: много стобалльников, многие получили девяносто с чем-то. Но для поступления в хорошие университеты нужны не просто высокие, а невозможно высокие баллы. А олимпиада дает возможность “пролететь без билета”. Кроме того, олимпиада — это гранты для педагогов. При нищенской зарплате учителей, особенно в регионах, это для них одна из немногих возможностей повысить свой доход. Но мы остаемся идеалистами и прекраснодушными идиотами, надеемся на то, что олимпиадное движение как чистую радость творчества можно отделить от этих дорогих бонусов, живем в мире, где всех этих «ништяков» нет, и продолжаем думать про живую литературу.
Источник
Дача, Жанна, драка с дураком
У всякого месяца свои плоды. Плоды августа – арбузы и дыни. Ведь это месяц самой тугой, заключительной беременности, радости родов, горделивого материнства. Но в августе содержатся и тайны несчастий, боль отчаяния. Словно бы солдаты Ирода ищут младенца не под вифлеемской звездой, а под этим самодовольным звездопадом, и завтра детская кровь омоет толстое лезвие… Арбузы и дыни, астраханские, узбекские, подвозили в наш подмосковный поселок. И звезды в этот месяц кто-то подвозил неимоверно близко. Арбузы и дыни в небе, сочные, без кожи, когда северное небо вдруг делается африканским.
«Авг, авг, авг», – густо бранились под звездами псы, сбившись в бродячий отряд. Метались, сталкивались, пыль дороги посверкивала, а в траве трещало. Одна псина, вспыхнув глазами, скакнула в сторону и завизжала. Она испугалась каменного удара яблока за забором. Наш забор. На калитке мерцала стальная табличка со злой собакой. Собаки за забором не существовало. Стоял темный дом, и в нем я спал.
Целый день до этого я читал «Войну и мир». Валялся после завтрака на диване и грыз карамель (жестяная банка). Оставление Москвы, поджоги, тяжелое движение обозов, бледный юнец, который зачем-то начал благословлять Наполеона, сцена расправы над бледным юнцом. Наташа над умирающим Андреем. Карамель кончилась. За открытым окном просторно горел день. С затрепанным томом я пошел на кухню, набил карманы джинсов грецкими орехами, и отправился в сад, в солнце, на деревянную горячую скамейку. Я переворачивал страницу и раскалывал по ореху. Пьер Безухов в захваченной Москве, Наполеон как Антихрист, ожидание французской пули, знакомство с Платоном Каратаевым. Некоторые я с тигриной силой расцеплял в руках, а особо неподатливые орехи клал под зад, надавливал, и с хрустом раскраивал. Читая, выедая орех из осколков, я постепенно вошел в такой нежный транс, в причудливое очарование такое, что неожиданно почувствовал себя другим. Ослепительное прояснение, спровоцированное ясной погодой, открыло толстовский мир, который не даст никакой литературовед. В этом простецки-изящном, солнечно-затуманенном толстовском мире я поехал на велосипеде за арбузом.
Я ехал по страницам Толстого. Август, торжественно окружавший, огрубевшая за лето зелень, дорога, которая ойкала в моем сердце каждой выбоиной, треньканье звонка на ухабах, и шипение шокированной шины, когда я затормозил резко, чтобы не столкнуться с девочкой, выскочившей наперерез из другого земляного переулка… Это все был Толстой! И висевший на руле белый пакет придумал он. Он сочинил август, наделил сегодняшний день ярким солнцем, но если бы стало сыро и мерзко, как пару дней назад, все равно было бы здоровски, потому что Толстой пребывал везде.
Девочка мне нравилась. Я ее, желтоволосую, видел и раньше, на велосипеде. Высокая, костлявая. Всегда у ее колеса бежала собака породы мастиф, путаясь в слюнях. А сейчас девочка выехала мне наперерез без собаки. Мы чуть не столкнулись и спешились. Вряд ли бы мы заговорили когда-нибудь, если б не дорожный эксцесс.
– Ух ты, – сказала она, ступив двумя сандалиями на землю, но крепко держась за руль. – Извиняюсь.
Я, небрежно отставив велосипед за левый бок и придерживая его одной рукой, растянул губы нервно:
– А где твоя собака?
– Собака? У бабушки в Москве. А откуда ты ее знаешь?
– И я тебя видела.
Это были смущенные реплики, которые колебало счастье спасения, – чуть-чуть и мы бы столкнулись. У Жанны (так она назвалась, мы уже гарцевали на велосипедах, то есть медленно катили) была короткая стрижка, розовые шорты и черная футболка с диснеевским утенком. Светлые глаза. Ей было двенадцать, на год старше меня и выше на полголовы, но одета она была в сладкие тряпочки, уместные для девятилетней.
– Я за арбузом, а ты?
– На станцию. Папу встречать.
– По дороге, – сказал я, улыбаясь снова.
– Че ты подмигиваешь?
– Ага. Дожди так долго шли. Нас собака достала, вся грязная. Из бочки ее поливали, она еще хуже стала. Мама ее в Москву отправила – хоть отмоется нормально. Классно, что все высохло, скажи? Скоро моя Тина вернется, моя лапочка. Она у нас добренькая, мышку не обидит. Даже не гавкает. Она мое золото! Больше всех ее люблю! А чем ты на даче занимаешься?
– Книжку читаю. «Война и мир». Дождь был, я у радио сидел, переживал. Такие события! Коммунистов победили. Ты знаешь?
– Ну да, – она поскучнела. – Папа говорит: теперь плохо будет.
– Он что, коммунист?
– Много будешь знать – скоро состаришься! В райкоме он работает.
Она отвернулась, и крутанула педали, обгоняя меня, и вильнула обиженно. Мы выехали на асфальтовую улицу.
– У вас яблок много? – крикнул я в черную спину и желтый затылок.
Навстречу пробежала стая собак, пять бездомных, увлеченных призрачной целью, и равнодушных к нам. Одна собака, угольная, бежала, прихрамывая, я оглянулся и она оглянулась, репей на тревожном ухе. Невидимый Лев Толстой почесал бороду.
– Яблок в этом году много, – заявила Жанна по-взрослому, мы опять поравнялись. – Значит, за арбузом едешь? А я дыню люблю. Она сладкая. В арбузе – одна вода!
– Посторожишь мой велик?
– А на станцию не опоздаю? Пять минут осталось.
Внутри магазина было безлюдно. Несколько старух. Прилавки под стеклом поблескивали стальными проплешинами пустот. За прилавком громоздились футбольные мячи арбузов и регбийные дынь, но про регби я еще ничего не знал. Взял плод, важно постучал по теплой кожуре, повертел сухой хвостик. Дома мне выдали денег только на арбуз, иначе джентельменски я бы забрал и дыню – желтой девочке.
В магазин вошел враг.
Его звали Сирэ. Полудурок, необычно вечно бледный. Лет тринадцати, бескровная ухмылка, прищуренный глаз. Говорят, однажды в грозу он упал на землю и заблеял: «Сирэ-э-э!», с этих пор и приклеилось к нему прозвище. Он яблоками недавно через забор в меня кидался, подгнившими. Материл сквозь щели забора. По-настоящему мы с ним еще не сталкивались. Вот с моим приятелем дачным Алешкой они уже столкнулись. Весной. Сирэ чистил талый лед, а Алеша мимо шел, и Сирэ его долбанул лопатой по лицу. Приветливо. Не острием, тыльной стороной.
Заплатив, я быстро пошел к выходу с арбузом у живота.
Мы уже стояли на улице, трое.
– Дай прокатиться, – он безошибочно выбрал мой велосипед, встряхнул со звоном, пока я пытался втиснуть арбуз в пакет.
– Отпусти! Не твое! – сказал я, ненавидя его, себя и девочку-свидетельницу, и этот оскорбительный август, моментально скисший и затошнивший. – Ты что, дурак? – добавил я, дразня, и выронил пакет. – Сирэ…
– …твою мать, ты как меня назвал? – он отшвырнул велосипед и пнул колесо.
– Прекратите! – закричала Жанна. – Мне на станцию надо.
– Арбуз дай попробую, – ласково пропел он, наступая, темный глазок был пытливо узок. – Кусочек отрежу, – он вытащил из кармана черных треников синюю пластмассовую рыбку, тотчас выплюнувшую лезвие. – Кусочек, и отпущу. Дай, ну дай! – он приближался быстрее, чем я отходил. – А ты, правда, карате знаешь? Твоя мать моей хвастала. Покажи прием!
Лезвие ножа спряталось, но это не обрадовало, потому что в ту же секунду белое лицо врага, вялое, собралось, сжалось, губа брезгливо задралась:
– Ты че мне хамил, а?
– Отойди, – я толкнул его в грудь, отрицая толстовство.
– Ты так со мной, пельмень?
– Хватит! – закричала Жанна, но уже как-то возбужденно, кокетливо, будто сей поединок в ее честь.
Я отступил на шаг, прикрываясь арбузом, и со всей силы швырнул его под ноги. Гол! Шар взорвался. Плеснул мокрым жаром. Хороший я выбрал, спелый.
Мы все смотрели на арбуз.
– Гад, ты же мне штанину изгадил! – первым очнулся враг, и взмахнул ногой.
Я поставил блок рукой, а левой стукнул ему в скулу. Он навалился, вцепившись в горло, и мы упали. Удалось его перевернуть, вырваться, но он поставил подножку, я грохнулся, он навалился снова, долбанул в ухо. Мы катались, он был крепче. Вернулись, катаясь, к разгромленному арбузу, скользкие полушария лопнули на несколько ломтей под нами, Жанна ворвалась в слепую кашу, беспорядочно царапаясь, потемнело, боль, удар, еще…
Я взмолился Льву. Николаевичу Льву. Не буквально Льву Николаевичу. Но, погруженный всем этим августом в толстовский мир, я обморочно взмолился об избавлении, и адресатом мольбы не мог быть никто, кроме Толстого.
– Удавлю! – рокотал голос свыше.
Сирэ с искривленным лицом болтался в объятиях мужика. Враг мой хрустел из чугунного зажима. Мужик был в сером костюме, однако измятом, заляпанном, как будто сам недавно дрался. Не разжимая объятий, он шатался вместе с моим врагом. Оглушительно пахло выпивкой. Жанна вертелась, вереща задорным голоском примерницы:
– Папочка, он на нас напал! Этот козел…
Враг полетел в сторону, в траву, мы шли. Замедленно, как подводники. Мы с Жанной вели свои велосипеды. Я запрокидывал голову (нос расквашен) и прихрамывал. Мужик шатался, потный, жилистый, похожий на индейца, бормотал и напевал.
– Видишь, какой он у меня сильный! Настоящий герой! – шепнула девочка, и, заискивая, спросила: Как там в Москве, папуль? Как Тиночка наша?
Мужик ступал, трудно, важно, в нем гуляло море вина.
– Все, Жанночка, нет больше у твоего папы работы… – он остановился, мы заглянули ему в лицо.
Взгляд его косо и страшно разбежался, сосредоточился в углах глаз. Этим диковинным взглядом он уткнулся в зелень по краям дороги, словно обдумывал сразу две каких-то далеких, трудных, боковых мыслишки, пытаясь слепить из них одну главную.
Выдохнул. Пошел дальше, наборматывая, петляя мутным взглядом, иногда опираясь на дочку.
– Пап, ты настоящий герой!
– Простой, как Лев Толстой… – прогудел мужик неожиданно благодарным голосом, и хохотнул.
А я в который раз ужаснулся тому, что все слова и мысли на свете связаны.
Дома ругали и жалели. Бодро я объявил, что упал с велосипеда, от этого ушибы, ну а арбуз разбит. Не поверили, что упал, но Сирэ я не сдал, зубы сжав. Промывшись из ведерка и поежившись под мазками материнского йода, забрался на диван. Жрал яблоки смачно и безжалостно, как личных врагов. Когда Платона Каратаева убили – заплакал.
Ночью приснилась дорога возле забора. Пыльная, ночная, чья пыль заметна из-за близости звезд. Снился странный сон: все спали в одном нашем доме, комнаты были бесконечны, и я узнавал многих знакомых в темных комнатах по очертаниям: Жанна спала, спал папа ее, спал Сирэ, жалобно всхлипывая, я его за все простил, потому что во сне был спокоен ко всем. А на пыльной дороге метался отряд собак. Упало яблоко в нашем саду, собака отпрыгнула от стаи, яблоко лежало в стрекочущей траве, белое и влажное, звезды бодрствовали, милосердные, палаческие. Звезды августа.
Лето кончилось. Кончилась «Война и мир». Недоуменно изучил толстовское послесловие. Взялся за Ната Пинкертона, чьи фокусы переиздали на волне того времени. В последний день месяца мы выехали с Жанной на верховую прогулку. Герой помалкивал, загадочный и бдительный, как король сыска. Мой невидимый котелок раскачивался под усталым вечерним солнцем. У Жанны шины недавно наехали на стекло, и сдулись. Но ради этой прогулки она тяжело крутила педали. Она ползла рядом, не отставая. С дырявыми шинами. Метафора влюбленности.
(Позже ее отец нашел себя в бизнесе, она родила двойню, мастиф подох, Сирэ забрали в армию, он вернулся и стал работать на местном такси.)
«Гнездо преступников под небесами», «Стальное жало», «Борьба на висячем мосту». Август кончался малиновой улыбочкой великого Пинкертона, хладнокровными антоновскими яблоками гладковыбритых американских щек. Сейчас, на излете лета, напитанный детективными ядами, я подозревал злодейский умысел везде, и в том, конечно, что некто натолок стекло у Жанниных ворот, этим убив ее шины. Не Сирэ ли бил бутылки? Мы разъезжали по поселку, воздух свистел, всюду умирало лето.
Мы не целовались. Въезжали в сентябрь на своих велосипедах. В город, в разлуку, в привычную суету, в жизнь, которая вот-вот исчезнет, в будущее, которое не возникнет. Его, это будущее, сложившееся и зрелое, как август, не взяли с собой, забыли за поворотом, и оно ноет там и бродит и никогда не оставляет в покое.
Источник