Онлайн-библиотека
404: Page not found
Здравствуйте, вы попали на эту страницу по ошибке.
- вернуться назад, используя кнопку back своего браузера
- проверить правильность написания адреса страницы
- перейти на главную сайта
Лучшие электронные книги в формате fb2
Во время инфекционной пандемии коронавируса coid19 наш сервис принесёт вам максимальную пользу. Онлайн чтение является безконтактным способом почерпнуть дополнительную информацию в условиях самоизоляции и карантана.
Наш портал – это библиотека интересных электронных книг разнообразных жанров. Здесь вы найдете произведения как российских, так и зарубежных писателей. Все электронные книги, представленные на нашем сайте, можно скачать бесплатно. Наша библиотека содержит только лучшие бесплатные электронные книги, ведь каждую электронную книгу мы тщательно изучаем перед добавлением в базу. Мы выбираем интереснейшие произведения в удобном формате fb2, все они достойны вашего внимания. Чтение электронных книг наверняка принесет вам удовольствие. Всё что, что вам нужно сделать, — найти и скачать книгу, которая понравится вам по заголовку и описанию.
Библиотека fb2-электронных книг – полезнейшее изобретение человечества. Для того чтобы, читать книгу, вам нужно просто загрузить ее с нашего сайта. Вы можете наслаждаться чтением, не совершая лишние траты. Электронная книга, в отличие от бумажной, обладает множеством преимуществ. Вы экономите время и силы, не совершая утомительные походы по магазинам. Вам также не нужно обременять себя ношением тяжеловесной макулатуры. Скачать и читать электронную книгу легко и просто . Мы позаботились о том, чтобы вам всегда было что почитать. Электронная книга fb2 принесет вам море положительных эмоций: она способна поделиться с вами мудростью, поднять настроение или просто скрасить досуг.
Источник
Рассказы его семя заполнило меня всю
— Пропарю тебя. Видела только что Беляну. Завтра будут принимать новиков, а уже послезавтра вы все отправитесь в поход. В степь. — печально сказала женщина.
— Ясно. Но, ма, я же и сам могу помыться, не маленький. А ты здесь… как-то… это… — косноязычно пробормотал Митька, хотя за ним такого не водилось. Сама ситуация смущала его и сбивала, выбивая из привычной колеи хладнокровия.
— Ты не знаешь всех законов Ярового, сын. С давних пор удел женщины обустраивать очаг и дом, рожать и ублажать, а главное слушаться главу семьи. Матерям у нас часто выпадает участь быть наложницами сыновей, ведь мужчины часто погибают в войнах. Глава обязан поднять семью, выдать девушек замуж и уже потом жить для себя, ведь только после этого ему разрешат жениться, если, как у нас, главой семьи стал старший сын. Если состояние семьи не позволяло покупку наложницы, то мать заменяла её. Старейшины знают об это, как и святые отцы, но все они смотря на это сквозь пальцы. Отцы понимают, что Яровое здесь со времён Бешенной волчицы громившей дреговичей, а старейшины, косясь на монахов, делают вид, что ничего не знают. — с мягкой улыбкой сказала Анна, подойдя чуть ближе и останавливаясь на границе между освещённым лучиной участком и темнотой, где сидел её сын.
— Погоди… — буркнул Митька, начиная осознавать появление матери и весь разговор. — Ты хочешь сказать, что ты здесь, потому что… А завтра сбор новиков…
— Да… — тихо выдохнула женщина, потупив взгляд. — И я долго не решалась.
— То есть ты… станешь моей наложницей… и… — словно мешком пришибленный пробормотал отрок.
— Давай я тебя помою. — сказала Анна.
Вот теперь Митька перестал блуждать взглядом, стараясь смотреть куда угодно только не на мать, уставился на не ё и чуть не задохнулся от раскрывшегося вида.
Анна стояла в полумраке, но он только резче обрисовывал черты её фигуры.
Длинные, до поясницы волосы цвета пшеницы, обычно собранные в тугую косу, разметались по спине и плечам, слипаясь от влаги властвующего здесь пара. Простая белая сорочка облепила её тело. Узкие красивые плечи, высокую, тяжелую грудь с топорщащимися сосками, которая тяжело вздымалась из-за материного дыхания, узкая талия с небольшим женственным животиком, широкие бёдра и блинные стройные ноги. И дразня воображение ткань облепила самое сокровенное, но скрытое в полумраке так, что не разглядеть.
— Тогда может тебе стоит раздеться, раз мы в бане? — хрипло прокаркал Митька, сам удивляясь откуда у него взялась подобная наглость.
Анна молча принялась стаскивать сорочку, которая липла к телу, словно не желая покидать прекрасное тело хозяйки. Всего пара секунду и она подхватив подол сорочки стянула её через голову, слегка развернувшись. Митька с немым восторгом разглядывал пухлые ягодицы матери, ноги и спину матери, покрытые капельками пота, от чего в свете лучины её кожа словно светилась. Парень поражённо рассматривал мать стоящую к нему в пол оборота, от чего свет лучины резко и чётко обрисовал её большую высокую грудь с топорщащимися сосками, животик и бёдра.
Анна поправила волосы, откидывая их за спину, от чего её грудь колыхнулась и повернувшись к сыну, покраснела и стеснительно прикрыла ладошками низ живота.
— Мить, я не могу пока стать твоей наложницей. — едва слышно прошептала Анна. — Мы должны совершить обряд. Ведь ты берёшь свою мать как женщину, да и боги не должны гневиться на такое.
— Что за обряд, — спросил Митька изобразив интерес, хотя больше всего хотел разрядиться, потому что его уд, казалось готов лопнуть от напряжения.
— Думаю, что у тебя, пылкого молодого юноши, будет играть горячая кровь и ты не будешь изливаться на меня, а скорее в меня. Мужчины у нас в семье очень плодородны, поэтому, думаю, что рожать мне придётся часто. По наказу старейшин дети от матерей-наложниц будут после четырнадцати лет отправлять в Киев в соборы, а до этого они будут учиться здесь в духовном семинарии. — вздохнула женщина. — А обряд…
Она наклонилась подбирая что-то с пола. У неё это получилось до умопомрачения возбуждающе: грудь провисла под собственной тяжестью, ноги чуть напряглись, попка блестящая от капель пота и влаги словно сияла, а прогнутая спина вызывала лишь дикое желание. Анна распрямившись и сделав несколько шагов протянула сыну розги.
— Сын, я твоя мать, — заговорила она с лёгким придыханием, но всё же в её голосе была некая строгость и торжественность. — Я не могу добровольно принять твою плоть и твоё семя, но ты, как глава семьи, можешь мне приказать, сделав своей наложницей. Чтобы не нарушать законов Ярового и Церкви, ты можешь провести со мной обряд. Поставь меня на колени и ударь розгами по груди, объявив Небу, что тебе не нужна больше грудь вскормившая тебя как младенца и тут же поцелуй её, принимая эту грудь как грудь женщины для своего удовольствия. Поставь меня на четвереньки и нанеси удар по спине и ягодицам, сказав Небу, что не нужна тебе более спина, за которой ты закрывался ребёнком и не нужно тебе больше гузно, потому что не буду я тебе более матерью, а стану послушной рабой. После поклади меня на спину и приставь свой уд к моему лону, заявив Небу, что оно для тебя более не священно, как материнское, но как женщины твоей и для рождения детей твоих.
Источник
Трах-тебе-дох. Рассказ первый. Кольцо (СИ), стр. 5
Она глубоко присела и пальчиками растянула под ногами темные и сморщенные довольно большие губки. Мы замерли. Такого мы еще не видели. Нет. Мельком у мамы или в бане мы иногда замечали, что у женских пирожков есть еще что-то, но никогда еще не видели этого. А теперь мы сидели притихшие и, не отрываясь, смотрели на эти большие и растянутые губки.
— Это, это твои? — Растерявшись, спросила Верка.
— Ну, да! А чьи же. — Произносит тихо Фарида. — Это мои нежные лепестки. Лепестки персика. Понюхайте, как они пахнут?
Что происходило потом, напоминало мне обрушение здания. То, что Фарида делала и чему нас учила, так нас разобрало, что очень скоро мы потные сидели, красные как вареные раки и глубоко дышали. Наши глаза и все наши чувства были в созерцании. Мы видели, как Фарида раздвинув свои лепестки пальцами, завела туда сначала один, потом два, а потом, три пальчика и, потаскав их перед нашими изумленными глазами несколько раз туда и сюда, с силой надавливая, завела их к себе, затянув листочки нежного персика. От изумления мы открыли рты. Мы же ведь знали уже, что там наши пальчики всегда встречали преграду, и мы не могли продвинуть их, она нам мешала. Мы знали, что это девичья преграда должна все время оставаться не тронутой и что если сильно надавить на нее, то становится больно. А тут? Осознание того, что Фарида уже не девочка, обожгло меня, опалило. Но в тот миг, что мы видели, мы даже не думали об этом. Мы поразились. Мы видели только ее пальчики, которые, то погружались, то выходили, наружу подворачивая ее нежные и большие лепесточки. Потом Фарида села перед нами, раздвинув свои тонкие и длинные ноги.
— Так вам лучше? — Тихо произносит она. А нам кажется, что она просто кричит в напряженной тишине.
Не можем ответить. Слова застряли во рту. Только согласно киваем головами.
Фарида опять. Растягивает сильно губки пальцами одной руки, а второй рукой погружает в себя сразу же четыре пальца. Мы так напряжены, что мне кажется, я слышу удары своего сердца. Вместе с тем я уже почувствовала напряжение и неясную боль там, которую всегда ощущала при мастурбации. Рука сама ложится и припадает к лодочке. Краем глаза я вижу, что Верка, тоже своими пальцами там и теребит свою лодочку. Фарида открывает глаза и смотрит, на наши потуги и как мы теребим, с сестрой свои лодочки. А потом она улеглась на спину, согнула в коленях и сильно раздвинула ноги в стороны. Потянула пальцами и раскрыла перед нами цветок благоухающего женского персика. Картину, которую я вижу, потом все время буду видеть перед глазами, и она будет потом еще долго преследовать меня по жизни. Я впервые вижу вульву женщины. Не ту, свою или Веркину, маленькую лодочку, а взрослую, сформированную, филигранно вырезанную природой в прекрасном женском теле.
Я тогда так и не решилась, а Верка рискнула и трогала ее там. А потом я увидела как из-под нежных складочек кожи, сверху, в продолжение ее трубочки, над розовым и блестящим от соков овалом кожи, показалась маленькая, величиной с горошину, ее обнаженная головка похотника. Все! Эта картина вызвала во мне такие бурные страсти, что я повалилась на бок, скрючилась и стала беспорядочно ерзать в своей лодочке пальцами. Когда я пришла в себя, оглянулась. Верка и Фарида в позе коника. Но только как-то не так, как это мы делали раньше, а так, что Веерка лежит на спине, одна нога ее согнута и откинута, а вторую Фарида держит за щиколотку и сильно задрала к груди Верки. Сама Фарида уселась поперек ее ног глубоко, раздвинув ноги. Уселась и трется своей бритой вульвой о верхнюю часть бугорка Веркиной лодочки. Она, что? Повалила ее и так заставила изогнуться? Но, по тому, как Верка стонет и Фарида, легонечко трется, о Веркину лодочку я понимаю, что у них все хорошо и что обоим им так все нравится.
— Сестричка. — Слышу я Веркин прерывистый шепоток. — Ты только попробуй! Ой! Ой! Как хорошо. Смотри! Смотри, как нам надо было ездить на коника. Ой! Ой!
Я смотрю и вижу, что им так хорошо вдвоем, что им не до меня. От этого мне становится грустно и чувствую, что если я еще посижу, глядя на них, то я стану ревновать ее к этой Фариде. Я поднялась, осторожно вышла за шкаф, присела над ведром, и назло им, громко и с шумом писаю. Потом, я, то присаживаюсь рядом, то стою и смотрю в окно, а они все так же и все на коника. Наконец я начинаю слышать, как Фарида тоже начинает постанывать, а потом, потом я просто пугаюсь. Пугаюсь первого, увиденного в своей жизни, женского оргазма. Мы, слышали об этом, но считали выдумкой. Такого с нами некогда не было. А тут! Фарида, вдруг, как с цепи сорвалась и стала с силой напрыгивать на Верку. Я уже хотела стянуть ее. Мало ли что может случиться? А Верка, она мне сестра, как — никак, хотя изменила мне с этой распутницей. А потом Фарида замычала и задергалась, несколько секунд она все пыталась упереться о Веркину лодочку, но потом завалилась на нее, засыпав все своими распущенными волосами.
Присела около них.
— Вера! Вера! Тебе не плохо? Тебе помочь? — Говорю, обращаясь куда-то в копну распущенных черных волос.
— Не! — Слышу Веркин томный и усталый голосок. — Иди к нам. Я место тебе уступлю, и ты с Фаридой попробуй! Это такое блаженство! Попробуй! Ну, где же ты?
А я уже выскочила из комнаты. Накинула мамкин халат и выскочила из комнаты, громко хлопнув дверью.
— Ты, чего? — Спрашивает соседка. — Что не поделили? Опять раздеретесь. А ну, успокойся.
Она так говорит, потому, что я плачу и по щекам моим катятся слезы. От обиды, от первой в моей жизни измены мне. И кого? Ее измены.
— Я сейчас зайду и Верке твоей все скажу! Ишь, вертихвостка! Сестру надумала вытолкать.
Я тут же прекращаю хлюпать и как можно спокойней говорю, что не надо, мы сами разберемся. Так я с этого момента становлюсь для нее не сестрой, а ее сводницей и защитницей. И потом еще не раз стану прикрывать ее встречи с Фаридой, но уже не буду с ними, а закрыв двери на ключ, буду бродить по этажу и что-то выслушивать от таких же, как я маленьких деточек. А Верка? Она с этих встреч меняется. Причем сильно и даже мать стала замечать, что она повзрослела внезапно и резко.
— Верочка наша повзрослела. — Говорит мать. — Совсем стала взрослой. Посмотри на нее. Глазки уже, но другому блестят, плечики расправила, красота! А не так, как ты, все, согнувшись, ходишь. Сутулишься, как старая бабка. Бери с Верочки пример! — Ага! Сейчас!
— Эх! Девочки, девочки! Скоро повзрослеете и женщинами станете. Замуж выйдете и детей нарожаете. А я их буду нянчить. Только вот не знаю? Скоро ли?
Она и не знала. Моя добрая и заботливая мать, что Верка, усилиями Фариды, уже стала женщиной. В этом она мне сама призналась. Говорила, что сама не заметила, как у нее так неосторожно все случилось. Я ее спрашивала, а она мне.
— Да, не больно! Немножко только. А потом! Потом она ко мне….
Но я ее не слушаю. Мне не хочется больше все о ней знать. Я уже свою тонну слез ревности в подушку выплакала. Все! Решила. У нее своя, а у меня своя жизнь. Я не буду с такой, как Фарида встречаться. Я буду с мальчиками.
Глава 9. Одиночество и зрелость
Мы с сестрой быстро не только взрослели, но и тянулись, округлялись, росли. В этом не было ничего страшного, но только не для нас. Вещи очень быстро стали маленькими и мать по этому поводу все время сокрушалась. Верка все отдалялась от меня. Фарида познакомила ее со своей подружкой, а та еще. И пошло и поехало. Я только успевала ее прикрывать. Когда она подолгу отсутствовала. Мать видела это, но сделать уже ничего не могла. Верка мне ночью шептала на ушко, что ей без девичьих рук и ласки уже не жить, что я дура последняя и с ней не хочу так, как у нее уже со многими девочками.
— Ты только попробуй. — Шептала она мне в самое ушко и тут же лезла его целовать.
Мне так хотелось этого, но я не хотела как она, мне все время только с ней надо было, а не со всеми этими девушками. А она не обижалась. И когда мать оставляла нас на ночь одних она все меня соблазняла. А я плакала. Просила не лезть и оставить меня в покое. А она все равно. Я сквозь сон ее руки на своем теле чувствовала и не отталкивала ее, притворялась, что сплю. А она так нежно и так чувственно гладила меня, что на утро, спрашивала.
Источник
Сексуальная жизнь графини N
Статский советник Кирилл Игнатьевич N, служивший помощником начальника департамента, полный, крепкий, чисто выбритый господин средних лет, в этот день приехал домой днём, в неурочное время, вошёл в парадное и быстро поднялся на свой бельэтаж.
Отдав трость и шляпу камердинеру Степану, осмотрел себя в зеркале и осведомился, не приехала ли барыня.
— Никак нет-с, ваше превосходительство! – ответствовал старик с поклоном. – Рановато-с… Екатерина Семёновна так быстро не вертаются. К обеду должны, не раньше-с.
— Хм, — ухмыльнулся их превосходительство. — У портнихи, что ли?
— Ну, и слава богу.
Кирилла Игнатьич прошёл в комнаты, остановился в просторной гостиной, выдержанной в зеленовато-болотных тонах, и заранее наливаясь злостью, кликнул служанку:
— Дуня!
Ответа не было. Служанка явно спала в чулане за кухней, благо господ не было дома.
— Дуня! – крикнул он громче. Из кухни послышалось какое-то шуршание…
— Дунька!! – вскричал, наконец, барин в раздражении. Донёсся топот ног, и растрёпанная простоволосая девка с круглым и красным со сна
лицом, вбежала в комнату. В руках у неё предусмотрительно была зажата чайная чашка и полотенце, как будто она совсем не спала, а напротив, протирала посуду.
— Слушаю, барин! — испуганно доложилась она.
Кирилла Игнатьевич внимательно вглядывался в её толстое глупое лицо, молчал и лишь топорщил свои холёные шелковистые усы а ля Мопассан, что не предвещало ничего хорошего. Продолжая буравить её взглядом, барин подошёл в ней ближе и тихо спросил:
Дуня во все глаза уставилась на барина, стараясь понять, о чём он ведёт речь, но со сна сразу ничего не вспоминалось.
— Что я дал тебе третьего дня. Для присяжного поверенного Неклюдова… на Поварскую улицу.
Дуня завращала глазами и зашевелила толстыми губами, показывая, что вот сейчас, ещё чуть-чуть, и она всё вспомнит.
— Ты отнесла письмо? – бесцветным голосом спросил барин, разглядывая её круглое лицо ничего не выражающим холодным взглядом.
— О-отнесла… — испуганно выдохнула Дуня, тут же вспомнив, что письмо она не отнесла.
Она получила письмо от барина ещё третьего дня, с утра, и должна была в тот же день отвезти его на Поварскую, для чего получила и гривенник на извозчика. Но утром она была занята на кухне, поскольку барыня с утра её тогда отругали, что там у неё грязь, мусор, помои не вынесены, и вообще…
«Ленных девок я держать не намерена! – разорялась барыня. — В деревню отправлю, завтра же!»
И ей пришлось всё утро мыть большую кухню, посуду и полы. В деревню эту – не дай бог. Потом, ближе к полудню, пришлось бежать на рынок, за мясом, рыбой и зеленью для обеда. А потом они с кухаркой готовили обед… И про письмо она забыла. Куда же она его сунула-то, господи.
— Отнесла, говоришь? – барин задумчиво перекатился с пятки на носок и неожиданно влепил ей звонкую оплеуху.
Голова Дуни дёрнулась, толстые щёки расплескались, лицо перекосило на сторону, и она, схватившись за щеку, с ужасом уставилась на барина.
— Я сегодня приезжаю к поверенному, чтобы обсудить с ним вопрос о важнейшем деле, а он ни о каком письме и слыхом не слыхивал!! — громовым голосом вскричал его превосходительство. — Это как, мерзавка?? Встать ровно, руки по швам!
Дуня опустила руки и вытянулась, задирая подбородок: пусть отхлещет по щекам-то, заслужила, что ж делать… Авось душу-то отведёт, уймётся.
Барин съездил ей и по другой щеке, после чего схватил за косу и потянул книзу.
— Ты знаешь, дрянь-девка, что я с тобой сделаю? А? Знаешь?? – говоря это, он тянул за косу к полу, и Дуню сильно кренило набок. Барин склонился над ней и сказал тихим, свистящим шёпотом:
— Я тебя выпорю. Кучеру прикажу. Уж он задаст! – и он потряс перед ней кулаком.
— Ой, барин, миленький, пощадите! Закрутилась я тогда, позабыла про всё, — запричитала девка.
— Позабыла. Вот за «позабыла» и получишь.
— Барин, пощадите! Накажите по-другому, как душе будет угодно… Хоть без обеда меня на неделю, хоть на две, хоть на коленях стоять… Хоть своею рукою поучите… Ермолай этот с меня всю шкуру спустит, ей-богу спусти. Ведь он злой на меня, ирод!
— Хм… По-другому, говоришь? – усмехнулся его превосходительство, продолжая держать Дуню за косу, от чего она пребывала в наклонённом, головой набок, положении. – За что же он зол на тебя, этот Ермолай? Ему чем досадила?
— Да что вы, барин! Какое «досадила»… Мужик такой угрюмый да злой, как сыч… Приставал он ко мне, на кухню сюда приходил, ирод… Хватал меня, невежа, тискал. Да так больно. А я, вишь, не далась ему, идиёту… Вот он и ярится, как меня завидит. Он ведь убьёт, разбойник!
— Не далась. Истинно добропорядочная девица, — усмехнулся барин, отпуская её волосы и крепко беря за подбородок. – А вот теперь дашься ему! Поняла? При всём твоём неудовольствии. Вот такое будет тебе наказание. Посредством Ермолая, хе-хе… Прямо вот здесь, передо мной! А я прослежу. Всё одно, видишь, без Ермолая нам не обойтись. Степан.
Дуня, хлопая глазами, глядела на барина, не зная что сказать… В дверях гостиной появился седовласый камердинер.
— Степан! Сходи, братец, в конюшни, за Ермолаем… Скажи, что его наша Дуня очень дожидается.
— Слушаюсь! – поклонился Степан и вышел.
У Дуньки из глаз вдруг покатились крупные слёзы, и она рухнула перед барином на колени.
— Барин, миленький! Кирилла Игнатьич, ваше превосходительство-о. Не отдавайте вы меня этому разбойнику, батюшка! – и Дуня, рыдая, обняла барина за колени. – Лучше бы уж сами, ей Богу! Вы же хотели тогда… А я, дура, только посмеялась… Уж я бы вам — с дорогой душой. Как захотите! Лишь бы только барыня не узнали… А?
Примерно этого финала Кирилла Игнатьевич и ожидал, к этому всё дело и велось. Процедура с письмом была задумана заранее. У Неклюдова он побывал, и свой вопрос о заложенном имении они обсудили ко всеобщему удовлетворению. Письмо с извещением о предстоящем визите никакой роли не играло, но Дуньку эту давно пора было проучить за её смешки. А то чуть что: «Не замайте. Вот барыне нажалуюсь»
Его превосходительство снисходительно улыбнулись:
— Вот как. Я слышу речи добропорядочной девицы, глубоко осознавшей свои прегрешения. – хозяин обернулся по сторонам и прислушался. — Кто сейчас в доме, скажи-ка? Степан ушёл, барыня у портнихи… Кухарка здесь?
— Нету её, барин… Ушла на рынок Лизавета Петровна, — отвечала Дуня, стоя на коленях и замечая, что узкие барские брюки, со штрипками, в самом центре всё больше начинают выпирать.
— Ну, что же, Дуня… Раз мы с тобою одни. – Барин стянул с плеч сюртук и, бросив его в кресло, спустил с плеч брючные помочи. Брюки его поползли вниз, всё ниже. и вот из-под края белоснежной рубашки тонкого голландского полотна вдруг высвободился толстый хозяйский уд, который чуть ли не упёрся Дуне в щёку. Дунька испуганно отстранилась, таращась на него и не зная, что делать. Повисла пауза…
— Открывай рот, дура. – сказал, наконец, барин сдавленным голосом, захватив уд у основания.
Дуня росла в деревне, в большой крестьянской семье, где всё было просто, без затей, и что значит «еть» она испытала на собственной заднице лет уже с двенадцати. И старшие братья, и дядья ловили иногда девку на заднем дворе, ставили в наклон и пользовали, если никто не видел. Да она особо и не противилась: пусть их, дураков, раз им охота.
Но то, чего хотел сейчас барин, её раньше делать не заставляли… Ой, стыдно как! Но делать было нечего, и она, краснея и прикрывая глаза, несмело раскрыла рот, как на приёме у зубного лекаря…
Графиня Екатерина Семёновна, супруга барина, была с ним чопорна, строга, и в области супружеских интимностей разнообразием его не баловала. В своё время она вышла за Иртеньева потому, что он был потомственный граф, и потому, что замуж ей выходить было уже давно пора, да и папенька с маменькой настаивали, но никакой страсти к нему она не испытывала.
Но по прошествии лет, когда она родила уже двоих детишек, Николеньку и Машеньку, в ней неожиданно проснулись и страсти… Но отнюдь не к мужу, которого она несколько презирала, считая рохлей и толстым увальнем. Совсем напротив!
И теперь она платила портнихе не только и не столько за пошитые ею наряды, сколько за предоставляемую возможность встречаться на её квартире с любовниками. Деньги же на эти мероприятия давал, конечно, муж, ни о чём не подозревая.
Портниха эта была совсем ещё не старой и не бедной вдовой с двумя детьми, занимавшая квартиру в несколько комнат во втором этаже доходного дома в Грохольском переулке, что рядом с магазином модного парижского платья Штосса.
Вот и сегодня Екатерина Семёновна, заведя Николеньку и Машеньку в квартиру Розалии Львовны, и расцеловавшись с нею, принялась в волнении ходить по комнате, обмахиваясь веером. 
Детей Катерины Семёновны свели в одну комнату с детьми хозяйскими, Петенькой и Наташенькой, и оставили на попечение молоденькой гувернантки-француженки Люсьен.
Николеньке, самому старшему, было скучно играть с малышами в лошадки и в паровозики, и он ходил по комнатам и глазел по сторонам…
— Как ваши дела, дорогая графиня? – с улыбками суетилась вокруг его маменьки Розалия. – Не прикажете ли чашечку шоколаду? А может, кофию с ликёром?
— Нет… А впрочем, сделайте милость. Кофию! – в нервическом волнении отвечала графиня. — Хотя… Который час?
— Да уж двенадцать скоро… А что, моя дорогая? – широко раскрывая глазами и понижая голос, заговорила портниха со значением. – Мы кого-то ждём-с?
— Ах, дорогая Роза! — смущаясь, заговорила графиня. – Должна вам рассказать вот что…Так случилось, что на днях, в Пассаже я познакомилась…
— Познакомилась, представьте, с одним уланским поручиком…
— Такой оказался любезный молодой человек! Он мне так помогал! Я была с детьми, вообразите, да ещё накупила всякого… Так он вызвал извозчика, усадил нас, уложил коробки, ручку целовал! Ах, какой красавец! – графиня мечтательно закатила глаза.
— И что же. – ловила каждое слово портниха. – Вы назначили ему. Здесь, у меня? Сегодня??
— Уж простите мою бесцеремонность, дорогая, что не предварила вас… Но зная, как вы всегда добры ко мне… Ведь вы же не будете против? Буду безмерно вам благодарна…
— Ах, что вы, дорогая графиня. Я буду очень рада! Очень! Вы меня познакомите? Ах, я так люблю гусарских офицеров.
— Он уланский офицер…
— Ах, да я не разбираюсь в этом, графиня… Мне всё едино, ха-ха! – было заметно, что вдова крайне возбуждена этим известием.
Хотя её навещал один присяжный поверенный, тот самый, с Поварской улицы, но был он не первой молодости, и любовником был, прямо скажем, не из лучших. Розалия Львовна после интимностей с ним обычно оставалась в тягостно возбуждённом состоянии, что было просто мучительно…
Ох, уж эти статские чиновные господа! Не умеют простого дела сделать, прости господи. То ли бравые военные!
— Ах, дорогая графиня! Как я вам завидую! – всплескивала руками Розалия Львовна, крутясь вокруг Катерины Семёновны. – Вы такая красавица, что никакой поручик просто не сможет пройти мимо, не влюбившись…
— Зовите меня Китти, дорогая… Мы ведь с вами давние подруги,
Источник